Из воспоминаний Сабуро Сакаи
Пятнадцать наших истребителей вылетели из Цзюцзяна утром 22 мая [1938 года] и после набора высоты разбились на пять звеньев по три самолёта, принявших строй клина. Видимость была великолепной. Полуторачасовой полет от нашей базы на северо-запад к Ханькоу напоминал увеселительную прогулку. Ни один самолет не взлетел на перехват, и ни одна зенитка не потревожила нашего пребывания в воздухе. Не верилось, что внизу полыхает война.
С высоты 10 000 футов аэродром в Ханькоу выглядел обманчиво. Трава ярко зеленела в лучах утреннего солнца, и главная военно-воздушная база противника в этом районе скорее напоминала собой ухоженное поле для игры в гольф. Что это отнюдь не так, мне стало ясно, когда замеченные мной три точки, быстро скользившие по земле и начавшие подниматься навстречу нашим самолетам, оказались истребителями противника.
Внезапно они оказались на одной высоте с нами — огромные,
черные и мощные. Без промедления — во всяком случае, мне, изумленному происходящим,
так показалось — один из вражеских самолетов вырвался из строя и с пугающей
быстротой стал приближаться к моему истребителю. Все мои тщательно разработанные
планы действий в первом воздушном бою вылетели из головы. Я ощутил, как
судорога свела напряженные до предела мышцы, и, пусть сейчас об этом неприятно
вспоминать, меня охватила дрожь, ибо я был потрясен, вдруг оказавшись целью
для самолета противника!
Я всегда считал, что вел себя глупо в эти критические мгновения, и у читателя,
пожалуй, сложится такое же мнение. Впрочем, должен заметить, что на высоте
10 000 футов после полуторачасового полета при недостатке кислорода быстрота
вашей реакции вряд ли окажется такой, как если бы находились на земле. Воздух
разряжен, и кислород не питает мозг в достаточном количестве. Грохот мотора
в открытой кабине оглушительный, а порывы ледяного ветра, минуя ветровое
стекло, врываются внутрь. При этом вам нельзя ни на секунду отвлекаться
от управления самолетом. Я в неистовстве крутил головой во все стороны,
стараясь не оказаться застигнутым врасплох, дергал рычаг управления, нажимал
на педали руля высоты, вращал ручку газа и другие рычаги. Короче говоря,
я был в полном замешательстве!
Привитые во время учёбы привычки пришли мне на помощь. Главное правило, четко соблюдать которое, забыв обо всех остальных, необходимо неопытному пилоту в воздушном бою, гласит: «Всегда держись в хвосте своего ведущего при построении клином». Судорожным движением руки я затянул ремешки кислородной маски (с запасом кислорода на два часа мы пользовались масками только во время боя или в полете на высоте более 10 000 футов) и дал полный газ. Двигатель ответил оглушительным ревом, и крохотный истребитель ринулся вперед. Повсюду вокруг меня падали топливные баки, сброшенные другими нашими самолетами. Я совсем забыл о необходимости сбросить взрывоопасный топливный бак из-под фюзеляжа и дрожащей рукой дернул рычаг. Мой бак упал последним.
К этому моменту я окончательно расстроился. Я действовал крайне неумело, напрочь забыв о выполнении основных правил воздушного боя. Я не видел ничего из происходящего слева, справа и позади меня. Не видел ни одного самолета противника и совершенно не представлял, обстреляли меня или нет. Я видел лишь хвост самолета своего ведущего и отчаянно цеплялся за него, мой самолет выглядел привязанным к другому самолету.
Когда наконец я занял правильную для ведомого позицию — позади и немного в стороне от ведущего, — то пришел в себя и перестал дергать рычаги управления. Сделав глубокий вдох, я бросил взгляд налево. Как раз вовремя! Два вражеских истребителя неслись в сторону моего самолета. Это были самолеты «И-16» русского производства с убирающимися шасси. Более мощные, чем наши истребители, они превосходили нас в скорости и манёвренности.
Я снова дрогнул... и этот момент стал моим вторым рождением. Руки мои застыли в воздухе, я просто не знал, что мне делать. Вместо того чтобы повернуть в сторону или набрать высоту, я продолжал лететь, как и раньше. По всем законам воздушного боя я должен был встретить свою смерть в этот момент. Но неожиданно, когда мой самолет находился точно в их прицелах, два русских истребителя сделали переворот и ушли в сторону! Хоть убей, я не мог поверить в столь чудесное избавление. А все обстояло просто. Предвидя, что я начну делать ошибки — что и произошло, — наш командир дал указание одному из опытных пилотов прикрывать меня сзади. Именно его самолет, войдя в крутой вираж, ринулся на самолеты противника, заставив их прервать свою атаку.
Я же по-прежнему был не способен на самостоятельные действия. Я вырвался из смертельной ловушки и летел вслепую, не замечая, что резкое изменение позиции вывело мой истребитель на расстояние 450 ярдов от пытающегося уйти русского самолета. Я просто сидел в кабине и пытался собраться с мыслями, понимая, что что-то должен предпринять. Наконец я вышел из ступора и устремился вперед.
Я поймал русский самолет в прицел и нажал гашетку. Ничего не последовало. Я продолжал, проклиная два одновременно заклинивших пулемета, нажимать на гашетку до тех пор, пока вдруг, к своему стыду, не заметил, что забыл поставить оружие на боевой взвод перед атакой самолета противника.
Летевшему слева от меня старшине в конце концов надоело наблюдать за моей возней в кабине, и он устремился вперед, открыв огонь по вражескому истребителю. Очередь прошла мимо «И-16», который все время отклонялся вправо и вскоре, к моей несказанной радости, оказался всего в 200 ярдах от моих пулеметов. На этот раз я был готов и нажал на гашетку. Пули прошли веером, но были потрачены впустую. Я упустил еще одну прекрасную возможность.
На этот раз я поклялся, что собью русский самолет, даже если мне придется пойти на таран. Дав полный газ, я сократил расстояние между нашими истребителями, пилот противника, маневрируя, успешно уклонялся от очередей моих пулеметов. Он удивительно неуклюже совершал резкие повороты и пытался поймать меня в прицел, но трассирующие очереди не причиняли мне ни малейшего вреда. По правде говоря, у него не было ни малейшего шанса. Я не знал, но несколько наших истребителей кружили над нами, наблюдая за схваткой, и были готовы в любой момент стремительным броском атаковать русский самолет, окажись я в опасном положении.
Об этом знал вражеский пилот и в первую очередь прилагал усилия к тому, чтобы спастись, а не сбить мой самолет. Это стало его ошибкой. Я вышел из затяжной петли и, оказавшись всего в 150 ярдах от «И-16», выпустил очередь по двигателю истребителя. В следующую секунду нос самолета противника окутали клубы густого черного дыма, и он стал стремительно падать на землю. До тех пор пока грибовидное облако от взорвавшегося на земле вражеского истребителя не взметнулось вверх, я не догадывался, что истратил весь боезапас, нарушив еще одно из неписаных правил. Каждый летчик-истребитель во что бы то ни стало старался сохранить часть боезапаса для обратного полета на случай столкновения с ведущими патрулирование истребителями противника.
Я стал озираться по сторонам, пытаясь найти кого-нибудь из своих, и душа у меня ушла в пятки, когда я понял, что нахожусь в воздухе совершенно один. Я отстал от своей группы. Моя победа выглядела просто насмешкой, ибо ее преподнесли мне на блюдечке мои товарищи, которых я потерял во время преследования русского самолета. Я не знал, куда деваться от стыда за свои действия, и был готов разрыдаться. Именно это я и сделал, когда, вновь оглядевшись по сторонам, заметил четырнадцать наших истребителей, которые, построившись в боевой порядок, медленно кружили, терпеливо ожидая, пока я возьму себя в руки и присоединюсь к ним. Помню, что целых пять минут я плакал от стыда.
Источники информации
[1] Сакаи Сабуро. Самурай. — М.: АСТ, 2005.
[2] «Японские асы морской авиации» // «Война в воздухе», №15 (электронная версия )